Платья из коллекций «Русский авангард», весна–лето 2007; «Вечный город», весна–лето 2005; «Король Солнце», осень–зима 2005/2006;
«Ночь и день», осень–зима 2010/2011, все Valentin Yudashkin Haute Couture.
Много лет назад мы снимали для русского VOGUE Аллу Пугачеву — любимую многолетнюю клиентку и подругу Валентина Юдашкина. Дело было в Мюнхене, куда съехалась западная съемочная команда. Все почтительно трудились над Аллой Борисовной, пытаясь хоть как-то приспособить ее к формату героини главного модного журнала мира. В какой‑то момент она вспылила и бросилась в туалет — смывать изящно нанесенный макияж и срывать любовно подобранную одежду. И бросила тогда мне, которой предстояло написать текст: «Это не я! Меня много! Я — Алла Пугачева!»
Мы тогда нашли-таки компромисс и сняли Пугачеву так, как ее никто никогда не снимал, — с прямыми убранными волосами, с минимумом макияжа, в строгих длинных платьях. Все восхищались: «Ну надо же, Пугачева совсем не похожа на Пугачеву!» Все, кроме нее, которая на пресс-конференции пожала плечами: «Ну да, мило. Но я тут как фасоль».
Для нее «как фасоль» — это значило гладкая, вымытая, скучная, плоская. Эту историю я вспоминаю и сегодня, когда сижу напротив Валентина Юдашкина в кабинете особняка Сумарокова в Вознесенском переулке. Потому что Юдашкина тоже всегда было «много». В платьях — много цвета, много вышивок, кружев и блесток. В показах — много выходов. В ценах — много нулей. В друзьях — много влиятельных политиков, звезд и бизнесменов. В домах — много антикварной ампирной мебели. На званых ужинах — много черной икры. А еще в нем много детского азарта, щедрости, любопытства, открытости новому и — главное — фантазии. Без которой, собственно, ничего бы и не было. И все эти «избыточности» между собой тесно связаны, и одно не существует без другого.
Платье, коллекция весна–лето 2010, Valentin Yudashkin Haute Couture.
Я знаю Юдашкина давно. Поначалу относилась к сверкающему круговороту вокруг него с опаской. А потом поняла, что эта карусель приводится в движение кинетической энергией его таланта. Он тоже, как и его любимая певица, всю жизнь бунтовал против превращения в фасоль. Более того — нашим звездам и нашей власти нужен был именно такой кутюрье. Страна, истосковавшаяся по цвету, буйству форм и красоте, которая — страшная сила, немедленно раскрыла ему объятия и назначила модельером номер один. И Юдашкин построил свою модную Византию, начав с двух швейных машинок в подвале дома на проспекте Мира. Да, он редко умел сдерживаться в своих коллекциях и в своих кутюрных творениях. А кто тогда умел? И главное — кто хотел? И зачем? Не было ни модной индустрии, ни модных журналов, ни института модной фотографии, ни представления о модных тенденциях, ни, собственно, модных вещей. Отсекать излишества никто не умел и никто не хотел. И, кстати, ничто не казалось излишеством после десятилетий лишений. Дом моды Зайцева, куда Юдашкин попал на практику, назывался Театром моды. (Позже у Пугачевой был Театр песни, а фирма самого Юдашкина — «Vali — Мода» — тоже официально считалась театром.) Отчасти потому, что нескромным казалось иметь Дом своего имени. Но еще и потому, что вокруг моды тогда все было театром, все было зрелищем.
— Ты знаешь, что я после института в цирке работал у Куклачева? Делал костюмы вместе с Валей Гнеушевым. Я обезьян в цирке одевал!
Я почему-то прекрасно представляю себе этих обезьян, одетых в кутюр от Юдашкина. И не сомневаюсь, что одевал он их с тем же энтузиазмом, с которым потом одевал всю нашу элиту и всю нашу эстраду. Мода для него так и осталась театром. Цирком, если хотите. Главное ругательное слово у Юдашкина по отношению к коллегам по цеху — «скучновато». Самый страшный грех стилиста — «пересушить». Зато слова «скандал» и «скандальный» произносятся почти с восторгом.
— Я люблю художников бесстрашных. Ведь мы чего от подиума ждем? Зрелища, провокации, удивления.
Шелковые платья, расшитые стразами, искусственным жемчугом и блестками, все Valentin Yudashkin, весна–лето 2012; туфли, Gianvito Rossi for Valentin Yudashkin.
Именно удивление вызвала самая первая коллекция Haute Couture, которую Юдашкин показал в Париже ровно двадцать лет назад, во время Недели Высокой моды в 1991 году. Коллекция называлась «Фаберже» и демонстрировалась к тому же в советском посольстве, что делало зрелище еще более экзотичным.
— На самом деле идея витала в воздухе. В том же сезоне Dior показал коллекцию — ее тогда делал Ферре, — где была вышивка в виде маленьких яиц Фаберже. Но наши яйца были больше и больше поразили публику!
В парижских кутюрных показах Юдашкин участвовал много лет. Среди коллекций были и «Екатерина Великая», и «Балет», и «Райские птицы», и «Русский модерн», и «Врубель», и «Византия», и «Анна Каренина». То есть отработаны были все культурные коды, за которые иностранцы любят Россию, — разве что без «Доктора Живаго». В 1996 году его приняли в Парижский синдикат Высокой моды — он с гордостью говорит, что из иностранцев туда входили только Валентино, Версаче и он. Через какое-то время еще добавился Эли Сааб.
— А потом в один прекрасный день нам пришлось уехать из Парижа. Нам заявили, что для того, чтобы участвовать в Неделе Высокой моды и входить в синдикат, надо иметь свой модный Дом в Париже и французских клиентов. Узнали мы об этом из газеты Figaro наутро после того, как нас бортанули. Мы попробовали делать в Париже prêt-à-porter, но сейчас я понимаю, как сильно эти коллекции были перегружены. Я все-таки не мог сломать мозги и отказаться от кутюра. И мы решили перебраться с нашими показами в Милан — там у нас были фабрики, это технически было проще. Но там все было так скучно, так сухо, так простовато для меня. Я для итальянцев был не столько русским, сколько французом. Они говорили: «Это все для Парижа. Слишком много деталей, слишком много аксессуаров, слишком все сложносочиненное».
— И что же произошло? Как ты снова вернулся в Париж?
— Я познакомился с Карин Ройтфельд. В Базеле французский VOGUE устраивал ужин в честь запуска часов Jacob & Co. Я оказался за одним столом с Карин — она ведь русская, и ей интересно было познакомиться с русским дизайнером и поговорить с ним по-русски. И следующие два сезона она приходила на мои миланские показы — в самое неудобное время, в девять утра. И вот однажды зашла за кулисы и сказала: «Уезжай-ка ты отсюда, это не твое. Тебе надо в Париж». Карин мне очень помогла — нашла бэкстейдж, режиссеров, консультировала коллекции, выделяла своих девушек в помощь. Она, конечно, большой стилист и всегда шла не от вещей, а от авторских эскизов. Ее ассистентки иногда пытались коллекцию пересушить, а она приходила и говорила: «А где меховые папахи, которые были на эскизах? Ну-ка верните их!»
Юдашкин начинал на окраине Москвы с двух швейных машинок. Теперь у него империя моды.
Карин помогала Юдашкину не только потому, что ее русская кровь тянулась к экзотическому русскому. Немногим больше года назад, незадолго перед своим уходом из французского VOGUE, Ройтфельд была в Москве и впервые пришла в юдашкинский сумароковский особняк — он позвал ее с мужем на обед. Я тоже была приглашена и видела, как Карин ходит по комнатам, разглядывает детали интерьера, поглаживает и ощупывает вещи. «Подобное я видела только однажды — у Джанни Версаче», — сказала она, имея в виду даже не что-то конкретное, а созданный дизайнером мир. Она прекрасно понимала, что Юдашкину необходим строгий стилист, но хотела не укрощать его фантазию, а направлять ее в нужное русло. И еще всегда восхищалась его эскизами.
— Кстати, когда ты начал рисовать?
— Всегда рисовал. И в школе, и в армии, и дома. Еще совсем ребенком рисовал костюмы. Несмотря на то что модельером быть не собирался, скорее художником в кино. Что тогда значило быть модельером? Разве что в ателье работать. Это когда Зайцев создал свой Дом, стало ясно, что можно в эту сторону двигаться.
— А чем вдохновлялся в детстве?
— Русскими сказками. И еще рисованными советскими мультфильмами — они ведь у нас были замечательные.
Русские сказки его не оставляют до сих пор — последняя коллекция весна–лето 2012 называется «Уральские самоцветы». Впрочем, Юдашкин от этого отмахивается:
— Ну тут скорее коммерческий ход. Это ведь просто модные принты в виде самоцветов. Если девушка не может купить настоящие украшения с камнями, то может надеть платье с принтами в виде украшений.
Последнюю парижскую коллекцию стилизовала уже не Карин, а Жеральдин Сальо, стилист французкого VOGUE из команды нового главного редактора — Эмманюэлль Альт. Получилось просто, остро и свежо — пастельные тона, расшитые жакеты соединены с белыми джинсами или мини-шортами, минимум аксессуаров, минимум макияжа, небрежно убранные назад прямые волосы. Образ студентки — чопорной и нарядной одновременно.
— Карин на показе не появилась. Хотя потом написала мне письмо. Это, конечно, печально, но я понимаю, я ведь работаю с нынешней командой Vogue. И я был очень доволен результатом — и кастингом, и стилем.
В кулуарах потом одобрительно говорили: «Надо же, Юдашкин не похож на Юдашкина». Я, с одной стороны, соглашалась — да, ничто в коллекции не напоминало о нашем отечественном цирковом параде-алле. С другой стороны — Юдашкин все-таки должен быть похож на Юдашкина, как Алла Борисовна — на Аллу Борисовну. Иначе зачем все это вообще нужно? Мне-то как раз показалось, что он остался собой. Но расставили правильные акценты, нашли правильный баланс, подкорректировали длину — и оптика изменилась. Юдашкин на это одобрительно повторяет свое заветное: «Они ничего не пересушили!» А меня в очередной раз удивляет его безоговорочное доверие профессионалам — пусть даже совершенно не похожим на него. И готовность смиренно играть на чужом поле по чужим правилам, забыв обо всех своих отечественных регалиях и негласном домашнем титуле «короля-солнца» (кстати, именно так называлась одна из его кутюрных коллекций).
Valentin Yudashkin весна–лето 2012
Сейчас он жалеет, что когда-то уехал из Парижа в Милан.
— При всей своей дипломатичности я тогда не смог найти с французами общего языка. Зато теперь мы уже третью коллекцию в Париже показываем, и продажи выросли в три раза! Причем нас покупают не арабы, как логично было бы предположить. Покупают именно французы: Монако, Канн, Ницца.
За день до нашего интервью я была в Милане, где русский VOGUE поддерживал премьеру «Раймонды» в Ла Скала — грандиозную реконструкцию петербургского спектакля Петипа 1898 года. Для «Раймонды» восстановили более пятисот костюмов. Так вот костюмы эти вполне могли бы быть созданы Юдашкиным — они напоминали его стиль своими отчаянными сочетаниями цветов, своей языческой орнаментальностью, своей принципиальной эклектичностью. К этому избыточному антуражу эпохи Александра Третьего тогдашние критики относились с осторожностью, чуть ли не брезгливостью, но теперь он кажется ностальгически-роскошным и очень смелым. Александр Третий — самый любимый во Франции русский царь, а мост Александра Третьего в Париже — не самое сдержанное по стилю произведение архитектуры. Так что меня ничуть не удивляет интерес французов к юдашкинской одежде. И еще они безошибочно чувствуют в нем именно кутюрье — а кутюр всегда был очень французской историей.
— А кто из дизайнеров тебя вдохновлял больше всего?
— Конечно, Сен-Лоран. Мой последний показ был в наполеоновском зале отеля Westin, я туда с замиранием сердца вошел, потому что именно там впервые оказался на шоу Сен-Лорана. Пьер Берже меня очень любил и пригласил туда. Меня тогда поразили брюки — невероятная посадка! А как проработан каждый шовчик, каждая штрипка! И простые белые блузки на золотых пуговицах. Вот это была школа! А из современных дизайнеров я очень уважаю Эльбаза — он невероятно знает и чувствует ткань. Я вижу, как его вещи сделаны — они не замученные, не изнасилованные. Из американцев мне нравится Александр Вэнг — свежий, смешной, не боится экспериментировать.
— А из русских?
— Алена Ахмадуллина. У нее есть свое лицо — сложное, сказочное, противоречивое. Но ты ее всегда узнаешь, она самобытна. И мне очень жаль, что распался дуэт Середин и Васильев, у них было правильное понимание кроя и линий.
— Как по-твоему, почему русская мода так и не смогла заявить о себе на Западе?
— Потому что никто у нас не хочет понять, что мода — это не тусовка, а бизнес. По московским меркам Valentin Yudashkin — большой модный Дом. По западным — совсем маленький. Но я ежедневно должен вникать в бизнес, в финансы, в управленческие вопросы, во все коммуникации, потому что иначе все развалится. Каждый день в десять утра примерки, в двенадцать — коммерческие службы. Поставки, фабрики, логистика, пиар. Думаешь, я этого когда-нибудь хотел? Никогда! Я хотел только рисовать и творить. Но это как в том анекдоте про корову, которая падает из самолета: «Захочешь жить, еще не так раскорячишься!»
Valentin Yudashkin весна–лето 2012
Юдашкин — перфекционист и трудоголик. Работает по восемнадцать часов в сутки. Ведет все свои линии, в том числе и самую коммерческую — джинсовую. Кутюрные клиентки требуют доступа к телу самого Юдашкина — это святое, им всем надо уделить время. Телепрограммы: в прошлом сезоне — «Модный приговор», в этом — «Подиум». Ювелирная линия, мебельная линия, посудная линия, линия постельного белья, которая сейчас готовится к запуску. Колдовство над некой «идеальной сумкой», которая вот уже совсем скоро должна появиться в продаже. Какие-то таинственные миссии и предложения, от которых нельзя отказаться. Бесконечные образовательные проекты и программы возрождения русской моды. Работа над открытием бутиков в Париже и в Америке и над вхождением в крупные универмаги. Создание офиса и шоу-рума в Гонконге. План марш-броска по завоеванию китайского рынка. Запуск массовой линии маленьких коктейльных платьев — в мировом масштабе. Плюс — не самая легкая задача — гардероб Светланы Медведевой, с которой они, кстати, познакомились задолго до того, как она превратилась в первую леди.
— Вот с ней-то как раз мне легко и приятно работать. У Светланы Владимировны есть точное понимание себя. Она в гармонии сама с собой, без иллюзий. Знает свою длину до сантиметра, понимает, какой нужен крой, какой рукав, видит себя со стороны. Мы с ней на одной волне.
Valentin Yudashkin весна–лето 2012
На книжных полках в его кабинете фотографии друзей и клиентов. Нет смысла перечислять, кто входит в его ближний круг — кто только туда не входит. При этом все в один голос говорят, что Валя — замечательный друг. И дело не только в его легендарной хлебосольности (Юдашкин уверяет, что в детстве хотел быть поваром и до сих пор обожает готовить), а в гениальной способности режиссировать сборища гостей, смешивать самые удивительные человеческие коктейли, сводить людей, у которых, на первый взгляд, нет ничего общего, но которые в итоге оказываются друг другу жизненно необходимы. И еще он всегда готов помогать друзьям — совершенно бескорыстно. И это тоже вполне русская философия — чем больше ты отдаешь, тем больше к тебе возвращается. Отдает Юдашкин очень много. Много, соответственно, и возвращается. Так много, что иногда голова кружится.
— Валя, что нам в русском дизайне нельзя потерять? — спрашиваю я, уже заранее зная ответ.
— Цвет. Это главное. Это в нашей традиции. Сто лет назад именно цветом дягилевские сезоны взорвали дымчатую французскую столицу. Если мы цвет потеряем, мы все потеряем. И еще надо учиться самих себя уважать, любить и гордиться. А то мы, наоборот, все свое всегда презираем.
— А тебе не кажется, что из-за нашей безмерности мы часто теряем чувство вкуса?
— Дело даже не в безмерности. Мы просто всегда хотим сразу слишком много сказать. На мой первый парижский показ пришел Пьер Карден — он меня всегда поддерживал, искренне восхищался, я много показывался в его Espace Cardin, даже бесплатно пользовался его пресс-службой. Так вот он посмотрел мою коллекцию и сказал: «Не выплескивай все сразу». Но мы ведь иначе не можем. Мы же никогда не знаем, будет ли завтрашний день, будет ли еще возможность что-то сказать. Так что все всегда как в последний раз. С криком! Но мы такие, что уж тут поделаешь.
10:13
shopAdmin
